В конце концов, если бы у Рокси действительно был приятель… ну, или у нее возникло бы желание завести себе такового – уж эта сорочья стая были бы последними, кого это касалось. А сейчас в ее жизни было достаточно действительно важных вещей и забот, чтобы еще и таким образом искать себе дополнительные проблемы.
Девочка не сразу решила, стоит ли зайти в ветклинику сразу после школы, на словах описав ситуацию и, наверное, прихватив какую-нибудь более удобную, чем мешок из простыни, перевозку для крупного птица, или лучше зайти домой и отправляться туда вместе с ним. К концу учебного времени, впрочем, она все больше склонялась ко второму варианту, в конце концов, никакой гарантии того, что птах позволит себя в эту переноску запихнуть, да еще в дневное время, да и в своих риторических способностях Роксана была не слишком-то уверена, что толку играть в испорченный телефон, когда можно все сразу четко продемонстрировать? Тем более, если делать это так или иначе придется. Без специального образования, на одном полунадуманном умении «чувствовать» животных четкого диагноза не поставишь. Поэтому, дождавшись окончания занятий, Рокси первым делом отправилась обратно домой. К счастью, девчонки больше не пытались завязать с ней бесед, ограничиваясь приглушенным шушуканьем за спиной и, не особенно-то скрываясь, заключали какие-то глупые пари относительно того, вывернется ли она как-нибудь из ситуации с мифическим кавалером для вечеринки или же предпочтет пораженчески отсидеться дома. Как и следовало предполагать, ставок «в пользу» Роксаны было совсем немного…
«У них что, совсем своей жизни нет, что такой маниакальный интерес к чужой? Впрочем, мне наплевать, кто там что подумает! Я никаких пари не заключала!»
Вот только встречу ей в школе после пропущенной вечеринки устроят ту еще!
Никакие самоубеждения не помогали: из школы Рокси вернулась во вчетверо худшем расположении духа, чем утром уходила туда.
Артур, обычно во время отсутствия хозяйки дома мирно спящий где-нибудь и не реагирующий ни на прохожих, ни на почтальонов, ни даже на звонки в дверь, чутко распознавая только ее собственные шаги по крыльцу, сегодня почему-то вместо этого оказался на улице, наматывая вокруг дома нервные круги, и в крайне взволнованном настроении, ворча и повизгивая, встретил Роксану возле самой калитки.
- Да что на тебя нашло такое, старина? – потрепав пса по загривку, риторически вопросила девочка. Артур приглушенно гавкнул, но яснее от этого, конечно, не стало.
Потрусив за хозяйкой к дому и поднявшись рядом по ступеням крыльца, пес выглядел все более суетливо. Странно даже, что он не пытался привлечь к себе большее внимание лаем, как обычно всегда делал в подобных случаях, наоборот, как будто бы старался производить как можно меньше шума. Может, ему нездоровится после вчерашних переживаний? Для своих преклонных лет состояние здоровья у Артура было превосходное, однако из-за возраста же следовало гораздо внимательнее следить за любыми переменами в его поведении, чтобы вовремя заметить симптомы…
В прихожей пес и вовсе буквально кинулся Роксане под ноги, явно не желая впускать ее в гостиную. Спросить что-то девочка не успела – она собиралась на полуавтомате пройти к лестнице наверх, однако теперь, остановившись на пороге, вынуждена была непроизвольно окинуть комнату беглым взглядом. Потом – осмотреться уже по-настоящему, потрясенно застыв возле дверного косяка.
На диванчике, слегка наискось облокотившись на валик и по-хозяйски закинув ноги в сапогах на край журнального столика, развалился какой-то незнакомый тип абсолютно бандитской наружности. Роксана таких только по телевизору на разных рок-концертах до сегодняшнего дня и видела, даже не представляя, что в Гортензии, этой помеси тихой гавани с захолустным медвежьим углом, могут водиться подобные… экземпляры. Поток сезонной миграции, что ли, мимо проходил?! Единственным – и насквозь карикатурным – кого с большой натяжкой в этом городке можно было бы назвать представителем рок-культуры, была самопровозглашенная «звездочка» местных помостов Мизелла, Рокси ее прекрасно помнила еще по школе, которую эта певичка закончила три года назад, а вместо дальнейшего обучения хоть чему-нибудь решила потратить деньги родителей на свою «музыкальную карьеру». Нет, для поп-певички Митзи не была так уж откровенно бездарна, всего лишь мало чем отличаясь от десятков таких же, но потуга на приставку «рок» в ее исполнении смотрелась до нелепости жалкой. Уж определенно, что не на ее кошачьи концерты полюбоваться в Гортензию станут приезжать… хм, ценители жанра!  Кроме того, с какой стати кому бы то ни было, забравшись в чужой дом, не рыскать в поисках каких-нибудь относительно ценных вещей, с которыми у Роксаны с отцом, по правде говоря, было не густо, или денежных заначек, а валяться тут на диване, с скучающе-насмешливым видом листая их альбом фотографий.
Телефон стоял как раз в гостиной, буквально под боком у экстравагантного гостя, так что незаметно добраться до него не было абсолютно никаких шансов, а мобильник… Рокси, стараясь действовать бесшумно, похлопала себя по карманам, только чтобы лишний раз убедиться, что мобильник в очередной раз забыла снять с подзарядки утром или просто – забыла. Это полуненамеренно вошло у нее в привычку уже давно – сама девочка не была любительницей болтать по телефону, да и не с кем особенно-то было, так что подаренный отцом аппарат чаще всего самим папой обычно и использовался – в качестве поводка, за который время от времени можно было дернуть, выясняя, где дочка шатается, скоро ли будет и не купит ли по дороге булочек для сэндвичей – естественно, Рокси от этой «привязи» была не в восторге и телефон повадилась при каждой удобной возможности забывать. Как теперь получалось, все-таки зря…
Приглушенно выдохнув сквозь зубы, Роксана чуть отступила назад и, наугад протянув руку, вынула из кладовки отломанную рукоядку от старых садовых граблей, которую папа как-то пообещал починить, но руки не доходили, да и девочка постоянно забывала ему напомнить.
- Эй, ты! – решительно шагнув через порог, громко заговорила Рокси. Тип отложил альбом и, слегка привстав, обернулся в ее сторону. Глаза у него были очень светлого оттенка карего, а на фоне густой росписи и без того худого и резкого горбоносого лица в черных тонах казались и вовсе желтыми. – Не знаю, чего тебе здесь нужно, но дом подключен к охранной системе – минут через пять здесь будет полиция и…
- Врешь, - довольно-таки дружелюбным тоном откликнулся тип, смеющимся взглядом косясь на выставленную вперед, как воображаемый меч, швабру. Роксана нахмурилась еще сильнее. Ну, допустим и врет – все их с отцом пожитки столько не стоили, во сколько обошлась бы эта охранная система – но у незваного гостя оказалась та же, что и у девчонок в школе, крайне раздражающая манера судить о вещах, о которых не спрашивают. Почему-то от одного его тона Роксана тут же поняла, что о том же соотношении рисков и стоимостей он сейчас и подумал. От злости окончательно забыв про свои испуг, девочка подошла поближе, сильнее сжимая швабру. Не то, чтобы у нее были особые навыки по части драк, но после того, как в ветклинике однажды пришлось успокаивать молоденького, однако вымахавшего в центнер живого веса кавказского овчара, крайне перепуганного необходимостью укола, в определенной мере была в своих силах уверена.
- Вот швабрами мне еще не угрожали! – заметил наглый тип. – Хотя тебе, пожалуй, больше подошло бы помело!
Наверное, отсутствие каких-либо проявлений агрессии с его стороны и заставило девочку окончательно забыть об осторожности. Вспыхнув от злости, она отшвырнула злополучную деревяшку и решительно подошла к самому дивану, чтобы схватить незваного гостя за плечо, собираясь рывком сдернуть и дивана, и уже заготовив вертящееся на языке гневное требование выметаться из их дома подобру-поздорову, однако, стоило это сделать, как только что безмятежно ухмылявшийся на ее негодование тип непроизвольно вскрикнул от боли.
- Не успокоишься, пока эту руку мне окончательно не оторвешь, да?! – яростно сверкая глубоко посаженными желтыми, абсолютно точно желтыми, а никакими не карими глазами, рявкнул он. Рокси замерла, словно одеревенев. – Ну, и чего еще?
Кажется, именно такие худые и горбоносые лица, как у него, обычно принято называть «ястребиными»… В сочетании с классическим, среди современных фриков уже почти не встречающимся ирокезом по моде восьмидесятых годов прошлого века, выкрашенным в ярко-малиновый цвет, и этими желтыми глазами…
«Наверное, он просто носит линзы» - попыталась ухватиться за «рациональное» объяснение, как за соломинку, девочка. Кажется, эта мысль и была последней…
Пришла в себя Роксана, обнаружив себя лежащей на все том же диванчике в гостиной. В щеку, тихонько поскуливая, тыкался мокрым носом Артур, не поворачивая головы, Рокси заторможено протянула руку и вяло потрепала пса по голове. Можно и окончательно свихнуться, если так дальше жить! И как она…
- Не нашел, где у вас тут нашатырь… гм, но, кажется, ты можешь вполне без него и обойтись.
На журнальный столик совсем близко от лица лежащей девочки со стуком поставили стакан с водой. Передернувшись, девочка не стала поднимать взгляд, уставившись на суховатую жилистую руку с охватывающей запястье полоской черной, с металлическими шипами, кожи.
- И вообще, я, конечно, польщен, уже лет триста, как у барышень не принято терять сознание от переизбытка чувств, но все-таки…
- Я не сумасшедшая! – словно пытаясь загипнотизировать стакан, пробормотала Роксана. – Я не сумасшедшая…
- Я в этом не специалист, кто знает… на людей вот – кидаешься!
- Это ты, что ли, человек?
- Если говорить в широком смысле… но если тебе непременно надо придраться, то процентов на семьдесят пять – все равно человек. Как и ты сама.
Он присел в кресло напротив, довольно грубым пинком отшвырнув враждебно ворчащего Артура, и Рокси все-таки заставила себя повернуть голову, вплотную посмотрев на гостя.
- Я бы непременно сказала, что ты бредишь, если бы была хоть немного уверена, что не брежу в данный момент сама. А спорить с глюками – это как-то несолидно. Я… я же…
Резко вскинувшись и сев на диванчике, девочка обхватила голову слегка дрожащими руками, запустив пальцы в волосы.
- Я же вылечилась! Вылечилась! Я не хочу… опять… не хочу туда снова! Я не сумасшедшая! Это было в детстве, давно! Ы-ы-ы…
В, как предпочитал говорить отец, закрытом пансионе, девочка провела приблизительно два года. Показавшиеся целой вечностью два долгих-долгих года. За которые он успел продать их небольшое живописное ранчо практически за бесценок, так же, по практически «мясным» ценам наскоро пристроить всех красавцев-коней, а вместо этого купить этот домишко в унылом городке и открыть свое кафе. Из всех ее друзей, ее настоящих лучших на свете друзей только псу Артуру было позволено остаться. Но даже сюда Рокси рада была вернуться. Лишь бы только – вернуться! Она приложила к этому все усилия, она беспрекословно слушалась врачей, она… Она вернулась. Вернулась из той клиники домой и вернулась, наконец, в реальный мир из воображаемого, перестав путать сказки и фантазии с настоящим, как делала это с самого детства. В шесть лет это всех забавляло, в девять – несколько беспокоило, но растущей без матери девочке люди склонны были прощать эскапизм и некоторые чудачества, а потом… незадолго до тринадцатого дня рождения перед Роксаной распахнулись двери корректно называемой «пансионом» частной клиники. Где лечили от веры в чудеса…
То есть, конечно, от болезненных фантазий и шизофренического неумения различать реальность с мечтами.
- Ты не представляешь, через что я прошла…
- Не представляю, - фрик с неожиданно серьезным лицом пожал плечами. – меня в свое время никто не пытался лечить. Времена были попроще – сразу поволокли на костер, вместе с матушкой, имевшей неприятную привычку гулять в лесу в одиночестве и неосторожность польститься на одного рыцаря фэйри из свиты королевы Титании. Ты, наверное, слышала эту сказку: вечером на День Всех Святых, Джанет отправилась к перекрестку и спряталась позади кустарника боярышника, ожидая Фейри Рэйд. В конечном итоге, в сопровождении сладких звуков музыки лютни и волынки, в поле зрения вошла процессия во главе с прекрасной Королевой эльфов, едущей на черной лошади, и идущими за ней бледными волшебными лордами и леди. Среди них был Там Лин на молочно-белой лошади, узнаваемый тем, что он носил только одну перчатку. Джанет выскочила из своего укрытия и потянула его из седла. Злыми чарами фейри, Тарн Лин был   превращен   в   змею,  и  Джанет чуть не выпустила змею. Тогда свернутая змея стала львом. Джанет испугалась, но держалась. Лев стал раскаленным железным прутом… Ну, и все такое! Якобы королева фей, ничего не сумев противопоставить их любви, отпустила после этого своего рыцаря в человеческий мир. Правда, сказители несколько подретушировали концовку – зачем же портить красивую историю лишним напоминанием о том, как мало в рыцарях фейри бывает постоянства.
- Ты это все серьезно? – насупившись, переспросила Роксана, в какой-то момент уверившись, что над ней просто-напросто издеваются. Сказок ей в детстве не читали. По крайней мере, в поддающемся воспоминанию детстве. Из-за все той же склонности путать выдумку с реальностью психологи не рекомендовали, да и отец, вынужденный воспитывать ее в одиночестве, время обычно находил только для самого необходимого. – По-твоему, я похожа на человека, который поверит, будто ты… из сказки?
- Тот самый ребенок девицы Джанет и волшебного рыцаря Тарн Лина. К сожалению, действительно вовсе не из сказки…
- Я…
- Ты не сумасшедшая, да-да. Все, что происходило с тобой в детстве – всего лишь проявление примеси волшебной крови подменыша. У всех она проявляется по разному, но, мне почему-то кажется, что «воображать себе» умение понимать мысли животных – это все-таки лучше, чем постоянные бесконтрольные превращения если не черт знает во что, что в нечто очень похожее. Хотя со стороны, конечно, все кажется проще…
- Подменыш?
- Ты ведь не похожа на своих родителей, верно?
- На отца абсолютно точно не похожа, - наверное, неправильным было поддерживать этот разговор, хотя бы на секунду допуская, что весь жуткий бред, который несет этот недопанк-перегот, сидящий напротив, можно воспринимать даже с долей серьезности. – а маму я совсем не помню и фотографий… впрочем, ты ведь сам сунул зачем-то нос в наш альбом – там вырваны три первых листа. Ни одной фотографии мамы после того, как она исчезла, почему-то не сохранилось, так что ответить с уверенностью я не могу. Слушай, ты же не станешь меня уверять, будто все непохожие на родителей дети – подкидыши каких-то сказочных…
- Ну, возможен еще вариант супружеских измен, конечно.
- И я не верю в фей! – повысив голос, на грани истерики выкрикнула Рокси.
- Это хорошо. То, что не веришь, я хочу сказать. Паразитки используют человеческую веру и чувства, становясь сильнее за чужой счет.
- То есть, ты уверяешь, что феи существуют, но не…
- Больше не существуют! – отрезал фрик с очень-очень неприятной почему-то полуулыбкой. – Видишь ли, детка… человечество очень мало помнит о временах, которые вы теперь называете «темным средневековьем». Осознанно помнит очень мало, хотя, возможно, на более глубоком уровне какое-то время в людях еще жил страх. Откуда, по-твоему, в средневековье позднем взялось такое агрессивное отвращение к любого вида волшебству, эта религиозная паранойя, сейчас вам всем кажущаяся дикостью? Тогда некоторые еще продолжали помнить о войне человечества за свою свободу с бывшими хозяевами мира. Хозяйками, если быть более точным. Они… трудно объяснить это, они не были злыми, конечно. В большинстве. На это поначалу еще не было причин, хотя осознав, что их «игрушки» пытаются бунтовать, и начали впоследствии прибегать к более жестким методам. Просто легкомысленными и капризными. Дети ведь не жестоки к игрушкам, верно? И даже искренне зачастую расстраиваются, чересчур активными действиями какую-нибудь из этих игрушек сломав. Точно так же королевские фейри и относились к людям. Да к тому же вера и рабская любовь была истинной амброзией для «богинь»! – почти с ненавистью выплюнул он последнее слово.
- Но… разве «подменыши» это не куклы? Украденные дети, подмененные фальшивкой?
- Не исключено, что кто-то в волшебном королевстве и развлекался таким образом, я не знаю. Но чаще всего подкидышами называют детей, родившихся от связи человека с существом из магического мира. Как я и мои братья. И, вероятно, как ты сама.
- Но мне всего семнадцать! Я не могу происходить ни из какого средневековья, и вообще… Ты же сказал, что феи были тогда уничтожены?
- Были тогда побеждены. Окончательно уничтожить их не удавалось потом еще не одно столетие, кроме того, феи умеют скрываться, не используя свои способности, и могут просто затеряться в человеческом мире. Время от времени полукровки продолжают рождаться. Ты сказала, твоя мать исчезла. Не умерла, не сбежала в Австралию с каким-нибудь симпатичным соседом, не уехала – исчезла. Так обычно феи и поступают. Во-первых, им скучно жить одной и той же жизнью, во-вторых, не задерживаются где-то надолго, чтобы никто не замечал, что стареют они гораздо медленнее людей.
Закрыв глаза, Рокси медленно досчитала до десяти. Потом – в обратном порядке. Словно в издевательство, мысли ничуть не путались и никакого чувства нереальности происходящего не возникало. Впрочем, его никогда и не возникало – тогда, раньше, до клиники. Напротив, в ее мире все было так естественно и органично!
- Выметайся вон! – открыв, наконец, глаза, с расстановкой потребовала она. – Не знаю… и не хочу ничего знать. Ты просто придурок, а… я нормальная! Я не верю ни в какое волшебство, я… и я слишком взрослая для сказок!
- Если я все это просто выдумал, к чему так волноваться, детка?
- Я не волнуюсь! Просто катись к черту! Не хватало еще, чтобы отец вернулся и застал тут меня в компании парня, да еще выглядящего как законченный фрик!
- Могу и девицей красоты невиданной! – хихикнув, ничуть не обидевшийся юноша провел перед своим лицом ладонью. Роксана моргнула и потрясла головой.
Девушка, появившаяся в кресле напротив, действительно была довольно красива, не смотря на чересчур бледную кожу и резковатые черты. Абсолютно черные, просто антрацитовые, волосы, наверное, должны были бы виться крупной изящной волной, но оказались подстрижены слишком коротко – так, что вокруг остренького лица получился легкий, похожий на грозовое облако ореол.
Черт возьми, в хрупкой красотке должно было быть в полтора раза меньше веса, чем в не слишком-то крупном, но все-таки куда более внушительном парне. А в птице  - и вовсе, хорошо если одна пятая! Даже если допустить саму возможность как-то влиять на свой фенотип до такой степени – куда он девает и откуда потом берет массу для таких превращений?! Все это абсурдно. Должно быть абсурдным!
В этом ее всеми силами старались убедить, а Роксана так же истово желала поверить.
Вернее – разувериться…
- И что, ты кого угодно так можешь изобразить? – осененная внезапной и абсолютно сейчас неуместной мыслью, девочка прищурилась и потерла пальцем подбородок.
Уже ставший самим собой собеседник непонимающе лупанул желтыми глазищами, как-то слегка неуверенно заерзав в кресле под ее пристальным взглядом.

Нет, не попадет. Что с Рокси будет потом - это, наверное, действительно надо отдельным фанфиком делать, хотя там и немного (а у меня вечно планируется "немного", а потом кааак... как обычно). А здесь во втором кусочке "про землян" будет разрешение текущей ситуации и некоторые пояснения - в принципе, это можно считать локальной концовкой.

В мульте их винксы навели на Рокси - когда ее магия уже начала проявляться. *к тому же это все чуть меньше чем за полгода происходит, так что способности Рокси, придушенные, как подушкой, "лечением" и банальным отрицанием в данный момент едва-едва теплются. К лету-началу осени они и по моему АУ начнут проявляться уже более явно, но, конечно, в "Валентинов день" эти события уже не полезут.

***
Ой, не сойти ли мне с ума
Да на четыре стороны,
Белою дорогою, там, где тьма,
Через сомненья черные?
И коли не богу кочерга,
То и не свечка черту я.
Жизнь на три дороги - каторга,
пойду искать четвертую.
Мартиэль
Люси, определенно не относилась к числу людей, столь маниакально озабоченных поисками в жизни какого-нибудь абстрактного смысла или несколько менее абстрактного сценария. Едва успев дорасти до способности вообще о таких вещах задумываться, девочка уже абсолютно точно знала, чем будет заниматься в жизни.
Простых времен в королевстве Словения, наверное, по определению не существовало, слишком уж, даже по меркам волшебных миров, этот был непростым и причудливым. На самом деле в качестве единого королевства-то Словения существовала сравнительно недавно, раньше представляя из себя целое лоскутное одеяло из мелких владычеств. Княжеств, как правильнее было именовать их традиционно, но каждый из мелких владык считал делом чести именовать свой лоскуток не иначе чем царством. Поскольку таких «царств» было на карте мира множество, а с математикой у местного населения в те времена, наверное, были какие-то перебои, для простоты мелким владычествам были присвоены примитивные номера. Цифры все местное население уже более-менее знало, а вот с числами больше десятка что-то не ладилось, поэтому, например, «тридцать девятое» царство именовалось «три-девятым», что постепенно вошло из бытовой речи даже в официальные хроники. Потом – более века назад, но по историческим меркам сравнительно недавно, появился у Словении и единый правитель, позволив миру официально войти в число «волшебных королевств» - хотя, в этом конкретном случае, правильнее было бы называть это королевство «колдовским».
Вообще-то в своей далекой юности Констанций Амбросиус о политической карьере и не задумывался даже – делом жизни, которое он четко для себя обозначил, было Целительство. Просто жизнь эта оказалась несколько дольше, чем сам талантливый колдун мог тогда себе представить, нашлось время и для развития тех своих талантов, о существовании которых он, захваченный с головой удивительными открытиями и тайнами лекарской науки, до поры до времени даже и не подозревал. Об этом теперь мало кто помнил – разве что в определенных кругах. Да и там, хотя многие современные Целители активно использовали как прямо так и косвенно его достижения, о самом Констанце и его принадлежности к своей гильдии вспоминали крайне и крайне неохотно.
Но даже самый талантливый ученый рано или поздно достигает своего «потолка» - иногда и потому, что современные ему реалии просто не угоняются за человеком и начинают его тормозить. Конечно, пришли десятки лет, когда Целитель Амбросиус вынужден был столкнуться с этой проблемой. Его таланты были даже более чем востребованы, однако вести нудную практику Констанцу оказалось совсем не по душе, он принципиально соглашался браться только за действительно необыкновенные и интересные случаи, из-за чего прослыл довольно-таки неприятным типом без всякого сочувствия к больным – что, с одной стороны, несколько уменьшило поток желающих лечиться, с другой, автоматически увеличило гонорары с оставшихся, не смотря на то, что для самого Целителя дело было вовсе не в оплате. Жизнь он вел достаточно скромную и за долгие годы Целительской практики свободных финансов как-то само по себе накопилось и немало. Трудно было проследить ход размышлений Амбросиуса. Вероятно, все началось с досаждающего неприятного факта, что большинство человеческих болезней – прямой результат неправильного образа жизни и неразумных действий со стороны самих желающих стать пациентами. Люди вели какой-то совершенно безумный образ жизни, предавались излишествам и, как будто намеренно, гробили себе здоровье, никогда не желая заранее задуматься о том, что профилактика была бы гораздо лучше лечения. В конце концов колдун пришел к выводу, что корень «всех болезней» гнездится не в каких-то конкретных людях, а в нездоровом состоянии общества как такового. Идея «болезни» целого общества, возможно, родившаяся из абсолютно случайной мысли, и стала для уже изрядно пожившего Констанца своего рода новой путеводной звездой.
Начинать пришлось издалека. Миров-добровольцев, решивших стать его пациентами, конечно, не появилось, поэтому, не особенно-то раздумывая над тем, что именно за мир это должен быть, колдун решил работать с тем, что оказался под рукой – своим родным. Там его идеи тоже отнюдь не приняли с распростертыми объятьями, поэтому еще изрядное количество лет пришлось потратить на завоевание одного маленького царства за другим. Как ученый, Констанц уже привык быть достаточно терпеливым и понимать, что не все идеи реализуются сразу по возникновении, как лекарь умел без колебаний ампутировать «лишнее», а к собственным возможностям колдуна благодаря накопленным богатствам мог присовокупить еще и рычаги экономического влияния, нанимая армии, подкупая, кого нужно или просто запугивая. Были и те, кто переходил на его сторону практически добровольно: многочисленные словенские царства находились в состоянии вечной междоусобной грызни, то притушенной короткими перемириями, то снова вспыхивающей с новой силой, так что иногда ради того, чтобы извести оппонента, некоторые отчаянные царьки не гнушались принимать чью бы то ни было поддержку, а в результате от спора двоих выигрывал третий. По сути дела Амбросиус совершил практически невозможную вещь – ухитрился объединить множество разрозненных и погрязших в грызне княжеств в одно королевство, правда, в основном за счет того, что заставил из позабыть о всех междоусобицах, предоставив одного общего и могущественного врага – себя. Не смотря даже на то, что ни на что особенное Констанц не претендовал, даже позволил многочисленным царским династиям по-прежнему сидеть на своих тронах, все при этом хорошо помнили, кто на самом деле правит всей Словенией… и достаточно хорошо понимали, что поделать с этим все равно ничего не могут.
Сказать, что от начатого лечения в мире взвыли все, кто вообще был способен издавать хоть какие-то звуки – значило бы не сказать практически ничего. Народ в Словении был веселый, довольно добродушный, но при этом удивительно разболтанный и ухитряющийся за эту неорганизованность еще и довольно крепко держаться. Местные жители, в принципе, умели и терпеть нужду (не столь уж редкую за счет общей безалаберности в мире), но при возможности широко отводили душу, жизни не мысля без обильных праздничных пирушек и развлечений – при том, что и то, и другое в числе выявленных Амбросиусом «вредных привычек общества» занимало если и не первые, то явно лидирующие строки. Покончив с междоусобными войнами введением жесткой системы, Констанц с недоумением обнаружил, что оставшиеся без привычных дел местные витязи стали от скуки предаваться этому не менее разрушительному, чем воины, занятию еще более самозабвенно. Введя строгий запрет на все хмельные напитки (для подавления целой череды прокатившихся по всем царствам бунтов пришлось серьезно ужесточить законы), колдун призадумался. В принципе, еще во времена его лекарской практики не столь уж редко попадались пациенты, всеми силами мешающие специалистам возвращать им здоровье, так что, не смотря на значительно увеличившиеся масштабы необходимых мер, трудности былого Целителя не пугали.
Своего рода навязчивой идеей правителя было желание приучить народ подведомственного мира питаться исключительно здоровой пищей. Еще обучаясь, он несколько лет в молодости прожил у линфейских друидов, как правило, неохотно посвящающих чужаков в свои тайны, но все-таки согласившихся поработать с талантливым юношей. В узком кругу лесных отшельников практически в форме непреложного закона бытовало вегетарианство, охотиться в священных лесах было запрещено категорически – а жили друиды примерно вдвое (встречалось, что и более) дольше большинства обычных людей, что и заставило Констанца впервые задуматься об исключительном вреде всех «лишних» продуктов. Сам он со времен ученичества у друидов был убежденным вегетарианцем, а практически для всех пациентов, за довольно редкими исключениями, лечение начиналось с обязательного установления индивидуальной диеты. К каждому человеку в королевстве, конечно, индивидуально подходить возможности не было, поэтому колдун вынужден был разработать слегка варьирующиеся обобщенные правила. В частности, каждому взрослому человеку, по его расчетам, требовалось не более двухсот грамм мяса (разумеется, без жира) в неделю – Констанц превосходно понимал и то, что природные ресурсы Словении все-таки отличаются от Линфеи, поэтому жить одним только аграрным хозяйством могут далеко не все из многочисленных царств. Пришлось организовывать и налаживать обеспечение более северных регионов, в которых преобладали охота и животноводство за счет урожаев южных – крайне недовольны новшеством оказались и те, и другие. Словенцы впали в неподдельное отчаяние. С одной стороны, среди многочисленных царей нет-нет да встречались те еще самодуры, но по их части у местного населения уже давно выработались специальные методики. От любого местного правителя можно было сбежать в соседние царства, можно было бунтовать и устраивать перевороты, можно было просто старательно как можно реже попадаться на глаза, терпеливо дожидаясь, пока правитель сменится естественным образом. А от честно желающего всех облагодетельствовать исходя из своего целительского опыта Амбросиуса не было абсолютно никакого спасения. Бежать некуда – власть колдуна распространялась на весь мир целиком, бунты легко пресекались, все покушения неизменно проваливались, а умирать естественным образом свято верящий в великую силу витаминов и лечебного голодания Констанц, как казалось, вообще не планировал, успев существенно превзойти по долгожительству и своих бывших учителей из линфейских лесов. Оставалось только отводить душу, сочиняя про него какие-то нелепые слухи. Более того, лекарь мирового масштаба искренне недоумевал, почему население Словении так упорно воспринимает в штыки все его «оздоровительные» нововведения. Он всячески старался продемонстрировать народу все преимущества аскетического образа жизни, безусловное преимущество экономии – надо сказать, не смотря на затратные введения и необходимость оплачивать армию, королевство за годы его правления сильно разбогатело. Пытался введением обязательного образования для всех открыть перед людьми возможности более культурного досуга…
Пожалуй, с этих образовательных реформ все и началось. Среди одаренных детей, обучение которых Констанц на всякий случай отслеживал самостоятельно, как-то появилась дочка одного из местных царей по имени Василика – во многих смыслах талантливая и очень толковая девочка, успехи которой не могли особенно не радовать. Амбросиус предрекал Василике блестящую карьеру целителя, по его словам, вполне способного превзойти и его самого, даже потребовал от ее отца разорвать официальную помолвку царевны одним из сыновей соседа по имени Ван, планируя, что, став немного старше, она отправится для дальнейшего обучения в Магистратуру. Но жизнь сложилась иначе. Талантливой ученице, перед которой правитель охотно распахнул двери своей библиотеки и даже «святая святых» лаборатории и с которой, как-то так вышло, стал проводить больше времени, нежели с кем бы то ни было раньше (из-за увлеченной карьеры сперва лекаря, потом завоевателя, а после и политика отношения с людьми у Констанца как-то не складывались, просто времени не оставалось, а уж с противоположным полом – и подавно) было лет семнадцать, когда искренне шокированный таким поворотом дела правитель начал замечать со стороны Василики уже не вполне ученическое внимание к собственной персоне. Поначалу он старался убедить себя, что все это просто вообразил – в силу своего отсутствующего опыта общения, ведь даже без учета совершенно дикой разницы в возрасте это казалось совершенно невероятным. Его и в молодости-то, мягко говоря, находили не особенно симпатичным (справедливости ради – примерно с тридцати лет колдун вообще практически перестал меняться, что должно было бы звучать в его тогдашнем возрасте весьма лестно, если не учитывать, что он и в тридцать выглядел не ахти), а Василика, в детстве напоминавшая большеротого приземистого лягушонка – царевич Ван, ее отставной женишок, на их помолвке в детстве так и окрестил не слишком понравившуюся невесту «Лягушонком», уже годам к пятнадцати каким-то непостижимым образом преобразилась в одну из первых красавиц Словении. Новым ее ходовым прозвищем стало лаконичное «Прекрасная». Следовало окончательно впасть в маразм чтобы даже предположить… Во всяком случае, так каждый раз мысленно убеждал себя Констанц, случайно ловя очередной полу-взгляд из-под трепещущих пушистых ресниц. Когда отец Василики сам как бы между прочим завел разговор о том, что совсем не против был бы выдать дочку за правителя, Амбросиус прямо уточнил, в своем ли тот уме. И окончательно был выбит из колеи, когда явившаяся на очередное занятие девушка просто просилась ему на шею, сквозь приглушенные всхлипывания возмущенно обвиняя в черствости и такой откровенной к ней глухоте…
Люси понятия не имела, как немолодой уже колдун вообще мог купиться на подобное представление. Но… нельзя быть талантливым во всем. Как говорят – на каждого мудреца довольно простоты… если, конечно, поговорка действительно подразумевала именно тот смысл, который в нее вкладывала молодая ведьма. Сама она отца в живых не застала – до рождения дочери королева Василика успела не только скоропостижно овдоветь, но и столь же поспешно выскочить второй раз замуж – за своего старого знакомого Вана. Мнение Люси об отчиме исчерпывалось убеждением, что примерно с тем же успехом мать могла бы нахлобучить корону на насаженную на шанс репу с ближайшей грядки, хотя, сравнение с головой короля Иоанна По Своему Мыслящего, должно быть, глубоко оскорбляло полезный овощ. Трон он занимал исключительно для красоты, просаживая в пирушках и охотах накопленную прежним правителем казну, а всю политику предоставив предприимчивой супруге. Никто и не вспоминал бы о настоящем происхождении царевны Людмилы, если бы даже совсем маленькая девочка не напоминала отца буквально до суеверного ужаса всех, кто только ее видел. В августейшем семействе: в ближайшие же годы Василика успела родить Вану трех сыновей – старшая принцесса смотрелась весьма и весьма неуместно, откровенно мозоля и матери и отчиму глаза. Поэтому, когда у девочки обнаружились еще и колдовские способности, королева мало огорчилась, скорее даже наоборот, под этим предлогом скинув дочку на попечение словенскому триумвату.
Ведьмы Мара, Жива и Леля Яг называли себя сестрами, хотя на самом деле родными сестрами были их далекие-далекие предки, согласно легенде, одно из былых воплощений богини колдовства Тривии, в стародавние времена воплощавшейся в девочках-тройняшках с колдовским Даром, которые могли родиться в абсолютно любом из миров. Родство же их потомков было довольно дальним, но все равно так повелось, что все поколения потомственных ведьм образовывали классическую тройку и называли друг друга сестрами. Отношения с властью у Мары, Живы и Лели были сложные. И с прошлой властью, и с нынешней: по упорным слухам, именно они помогли когда-то Вану избавиться от могущественного соперника, получив бонусом к Василике королевский трон, однако с самой Василикой ведьмы серьезно не ладили. Немало тому способствовали и не менее упорные слухи о том, что у Вана с Лелей Яг – младшей в трио блондиночкой-чаровницей примерно одних с королевой лет – что-то там такое было. Впрочем, это не помешало именно Леле поначалу подсунуть маленькую Людмилу – с надеждой, что та все-таки унаследовала целительские способности своего отца. Увы, надеждам не суждено было оправдаться, от Лели девочка быстро перекочевала к вспыльчивой рыжеволосой Живе, а потом, когда окончательно стало понятно, что ее ведьмовской Дар исключительно вредительской направленности – к старшей Яг, царственной черноволосой Маре. У нее-то и прожила лет до одиннадцати, после чего Мара, не смотря на свое старшинство, считавшая себя слишком уж молодой, чтобы готовить преемницу, отправила ученицу в Магикс на попечение своей бывшей одноклассницы ныне руководящей Старшей Школой Ведьм – Мельволии Гриффин. Правда, особого внимание девочке, только-только поступающей в среднюю школу, та уделять не собиралась, так, предоставила возможность проживания. Имя Людмила для большинства местных подростков оказалось совершенно неподъемным, поэтому как-то само собой сократилось до Люси.